Алатырь-камень - Страница 121

121

А Ростиславу взять. Любимая и желанная, она в каждых неудачных родах виноватила себя одну – ушла ведь из монастыря, да и ранее не мужа венчанного любила, как должно, а чужого князя. Вот и получает теперь кару, да какую – двух дочерей и трех сыновей в домовину уложили, и каждому не больше двух месяцев было, а то и вовсе мертвенькими рождались.

– За то господь и карает, – вздыхала тоскливо.

Не помогало и то, что сам патриарх отпустил уже ей все эти грехи, причем неоднократно.

– А ведь виноват на самом деле ты, – как-то хмуро заметил владыка в откровенной беседе с Константином.

Тот даже опешил поначалу.

– Ты про грехи, что ли?! – возмутился он. – Или на дружбу с волхвами намекаешь?

– А чего на небо заглядываться, когда истина гораздо ближе лежит, – ответил Мефодий и напомнил: – Думаешь, церковь просто так инцест воспрещает?

– Ты что, владыка, белены объелся, – искренне удивился Константин. – Мне Ростислава ни мать, ни дочь, ни сестра.

– А ты слыхал такое – до седьмого колена браки между родней воспрещены? Эх, меня на Руси не было, когда ты ее под венец повел, – сокрушенно вздохнул владыка.

– А при чем здесь седьмые коленки?

– При том! – сурово обрезал патриарх. – Ее отец – это твой брат, хоть и двоюродный! Забыл?!

Константин так и сел. А ведь и впрямь. Сам же прекрасно помнил, что мать Мстислава Удалого, она же бабка Ростиславы, ему самому доводится родной теткой. Крепка, видать, оказалась кровь Доброславы, дочки рязанского князя Глеба Ростиславича.

– И что мне теперь делать, владыка Мефодий? – спросил он подавленно.

– Да ты уже и так все сделал. Остается только жить, – туманно ответил патриарх. – На молитву тебя не гоню – ее из-под палки честь вдвойне грешно. Да и о какой молитве можно говорить, коли ты… Монастыри обходить если, – протянул он задумчиво. – Так для этого тоже вера надобна. Ладно, чего уж. Наследник есть, ну и пускай… Ты бы ей самой внимания побольше уделял, – посоветовал он.

А когда его уделять, коли он до глубокой ночи сидит над бумагами: отчеты, донесения, доклады, сведения… Либо читает, либо сам пером строчит. Для этого другого времени нет. Днем-то не поработаешь, днем – люди. Да тут еще и, смешно сказать, одно время лекции писать приходилось, и не одну. Сейчас-то уже полегче стало, а поначалу…

Указ об основании рязанского университета Константин подписал еще в 1231 году. Причем, вспомнив, как весело праздновали его сокурсники Татьянин день, он специально датировал его именно 25 января. Пускай хоть здесь все остается по-старому – тут можно. Ну, подписать-то подписал, а где преподавателей сыскать?

Разумеется, еще задолго до этого дня все русские посольства, которые ехали на Восток, среди разнообразных задач имели одно неизменное поручение – поиск ученых людей. Западных это не касалось.

С немытой и закостеневшей в своем невежестве Европы спрашивать мудрецов-философов все равно что мыть грязные руки в нечистотах и верить, что они и впрямь станут чище. Университеты, отданные к тому времени на попечение папы римского, включая и парижский, усердно трудились исключительно над богословием, да и там преимущественно над тем, как бы половчее обосновать величие папского престола.

С востоком иное. В подмогу послам он разработал опознавательную схему, основывающуюся на ключевых именах Ибн Сины, Омара Хайяма, Бируни, аль-Фараби и так далее. Предполагалось, что те люди, которым знакомы эти талантливые ученые – философы, врачи, математики, астрономы и просто вольнодумцы-поэты, и сами заслуживают особого внимания. Ну а дальше по обстановке.

Понятно, что всем, кто выезжает, заниматься непосредственным поиском будет недосуг. В конце-то концов, не за этим они едут в далекие страны. Точнее, не только за этим – иных поручений хватает. Поэтому в каждое из посольств включался особый человечек, что-то типа атташе по культуре, образованию, медицине и градостроительству. Вот его-то деятельность и была целиком направлена на поиск и приглашение таких людей.

Понятно, что далеко не всегда такие поиски заканчивались удачей. Очень часто сконфуженные «атташе» по приезду на Русь сконфуженно разводили руками, но бывало и иное.

Так, в 1232 году, аккурат незадолго до открытия медицинского университета, – Константин сдержал слово и основал его следом за первым, только годом позже, – на Руси в помощь царскому лекарю Мойше появился блистательный Ибн-Бейтар .

Это в той «официальной» истории он осел в Дамаске, где впоследствии и умер. А в этой он просто до него не успел доехать. Божен Чудинкович, пребывая в атабекском Мосуле, не преминул пообщаться со знаменитым арабским историком Ибн-аль-Асиром и в разговоре с ним уловил любопытное для себя имя.

Потом была личная встреча, и в конечном итоге заядлый путешественник согласился поехать в неведомые земли, где, как он предвкушал, его глазам откроются новые невиданные травы, цветы и деревья.

К сожалению, для научных изысканий времени у него оставалось не так уж и много, его отнимала работа со студентами, но зато с каким удовольствием летом, во время студенческих каникул, он бродил по новым местам, имея охранную грамоту от самого царя и наиболее одаренных учеников в качестве сопровождающих.

Свой титанический труд «Джами мафрадат эль-адвие», подаренный царю в 1237 году, он все равно написал на арабском, но это уже было несущественно. В обязательное обучение студентов входила не только медицина как таковая, но и углубленное знание арабского языка – в эти времена без него все равно было не обойтись.

121