Алатырь-камень - Страница 87

– А перед отъездом сызнова в Киев заглянешь и прихватишь с собой кое-что, – сухо добавил тот, и Слан вовсе усомнился – помощник ли он вообще, а если и так, то уж во всяком случае – не купца.

– Ты уж извиняй, что я так наскоро с тобой, – внезапно улыбнулся его собеседник. – В иное время мы и медку бы отведали, и про жизнь поговорили, а теперь сам видишь – некогда. Ну да ничего. Встретимся еще, тогда и наговоримся. Лишь бы ты успел в срок. Но мы тут с хозяином моим свечи за тебя перед всеми иконами поставим, – и он весело подмигнул Слану, мгновенно став похожим на прежнего ловкого и расторопного зазывалу из лавки.

«Это какой же угодник или мученик таким, как он или я, покровительствует? – рассеянно думал бывший атаман, возвращаясь обратно в село. – Разве что тот, кто и сам чем-то схожим занимался? А такие разве выбиваются в святые? Хотя вон меня взять. Думал ли я, когда с ватагой по лесам хаживал, что всего через несколько лет в чести у самого царя буду?!. А кони славные. Этот, как его, Любомудр, кажись, и впрямь не поскупился – лучших из своей конюшни выделил. Не скачут, а стелются, да как легко. Прямо тебе…»

Додумать он не успел. Чубарая кобыла, на которой он ехал, не почуяла ямку, коварно спрятавшуюся под снегом, и споткнулась. Слан чуть не плакал, когда привязывал бедное животное к дереву, и молил бога лишь о том, чтобы за те сутки, что он проведет с гонцом, поблизости не оказалось ни одного волка.

«Видать, свечей купец пожалел, или святой неказистый попался», – решил он, перебираясь на вторую лошадь красивого орехового цвета, с черновато-красной искрой по бокам.

Однако это была последняя неудача. Далее все прошло как нельзя лучше. Неведомый святой, словно извиняясь за оставленную в лесу кобылу, которую все-таки сожрали волки, ни на миг не оставлял без внимания Слана. Константин несколько удивился, когда Слан подал ему куцый клочок бумаги, искусно запрятанный в оглобле, выдолбленной по такому случаю. Удивился, однако ничего не сказал, лишь сдержанно поблагодарил.

Зато на другой день, когда бывший атаман почти сторговался о покупке неказистого, но еще крепкого домишка, притулившегося чуть ли не к самому углу высокой белокаменной крепостной стены, царские слуги вновь разыскали его и привели в роскошный двухэтажный терем с искусно вырезанными балясинами, поддерживавшими высокое крыльцо и просторные сени.

Был там и просторный широкий двор, и подклети, в которых хватало всякого добра, да и в хлеву тоже раздавалось приятное мычание, блеяние и похрюкивание.

Старший из тех, кто его сыскал, был одет в рясу, но держался со Сланом вполне дружелюбно. «Видать, не ведает он про мои прошлые дела», – решил бывший атаман.

– Государь-батюшка проведал, что ты жилье подыскиваешь, вот и повелел подсобить. Как тебе оно, подойдет ли? – осведомился монах, назвавшийся Пименом.

Иметь такой дом было еще юношеской мечтой Слана. Потом, когда жизнь пообтрепала его, мечтой стал казаться любой дом. С тоской поглядев на предлагаемые хоромы, Слан хмуро ответил:

– Мне за него и за сто лет не расплатиться.

– А сколь у тебя есть? – деловито осведомился монах.

Слан усмехнулся и высыпал себе в руку все, что имелось в порядком отощавшей калите. Было там немного – четыре увесистые гривны, еще две рубленые, ну и так – мелкими монетами еще с полторы.

– Не густо, – усмехнулся Пимен. – Ежели на жизнь, то надолго хватит, а вот на хоромы эти…

– Сам знаю, – сурово пробурчал Слан.

– А ты не злись, не злись, – осадил его монах. – Мой продавец уж больно торопится с этим теремом. Непременно нынче хочет его продать, и именно тебе. Ну-ка, зайдем, – и, ухватив Слана за рукав, он решительно повел его за собой вверх по лестнице.

– Сказываю же, что нет боле, – ворчал на ходу Слан, но руку не вырывал – хоть поглядеть, как там прежний хозяин обустроился.

После погляда стало еще тоскливее, но виду атаман не подавал.

«Не хватало еще перед этим долгополым сопли распускать. Не дождется, – зло думал он. – Ништо. Глядишь, через пяток-другой лет и я на такой скоплю, ежели бог даст».

А дальше все было как во сне.

Монах усадил его за стол, развернул перед ним грамоту и деловито произнес:

– Высыпай калиту. Я так посмотрел – хватит у тебя, чтоб расплатиться.

– Ты за книгами божественными, видать, и вовсе ослеп, – вяло съязвил Слан, но высыпал на чистую, до желтизны выскобленную столешницу все свое богатство.

Пимен деловито отодвинул в сторону большие увесистые гривны, не посмотрел и на рубленые, а выбрал маленькую монетку.

– Вот она, плата, – произнес он. – Согласен ли ты, раб божий, отдать эту куну в уплату за эти хоромы? – торжественно произнес он.

Слану даже весело стало. Ну какой дурень с таким богатством за одну-единственную куну расстанется. Такого хоть всю жизнь ищи – все едино не сыщешь.

– А чего же не отдать-то. Хоть и дороговато оно, но уж больно мне этот терем по душе пришелся, – подыграл он монаху. – Только уж пущай все, что в нем лежит, стоит, хрюкает или мычит, – тоже в эту цену войдет.

– Само собой, – кивнул Пимен, продолжая непонятную игру, и уточнил: – Грамоте разумеешь?

– Самую малость, – последовал уклончивый ответ.

– Тогда ставь свое имя, – монах обмакнул гусиное перо в чернильницу и сунул его в руки Слана.

Тот не противился. Взял, придирчиво посмотрел – остро ли заточено, затем медленно вывел свое имя на пустом месте, которое еще оставалось в самом низу густо исписанного желтоватого листа пергамента.