Алатырь-камень - Страница 141

141

* * *

...

Что же произошло под Переяславлем-Залесским незадолго до выступления полчищ Бату? Если отмести в сторону полуфантастическую версию белгородского ученого В. Н. Мездрика, связанную с неким мистическим артефактом, которую почему-то поддержал санкт-петербургский академик Ю. А. Потапов, то напрашивается единственное объяснение случившегося.

Кстати, подобное уже имело место в огромной державе хорезмшахов, куда незадолго до войны прибыл торговый монгольский караван. Он точно так же был задержан по подозрению в шпионаже, после чего товар был изъят, а купцы перебиты.

Думается, что и здесь все прошло по тому же сценарию. Насколько были виноваты купцы или те, кто маскировался под них, за отсутствием данных судить не нам, а царю Константину. Не исключаю, что это было сознательной провокацией монголов, чтобы получить повод к началу боевых действий.

В поддержку моей версии свидетельствует и тот факт, упомянутый в летописях, что монгольские купцы оказали столь серьезное сопротивление дружинникам государя, что в конфликт пришлось вмешиваться самому патриарху, поднявшему горожан на наглых шпионов.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.Т. 3, с. 246. СПб., 1830

Эпилог, похожий на… Пролог.

Эта дорожка не была выстроена людскими руками. Сама Зимушка – статная богиня-гордячка – наметила ее контуры, дыхнув на речную гладь. А уж идущий следом дедушка Морозко – бойкий неугомонный старичок, угадав пожелание повелительницы, укрепил ее как следует, чтоб ни конному, ни пешему опаски не было. Нет на ней ни рытвин, ни ям. Шагай – не хочу.

Правда, кое-где он немного перестарался. Ну чего уж было так тщательно полировать? Не зеркало ведь. Вот копыта у коней и разъезжаются. Впрочем, умная лошадка хоть и ходко идет, а стеречься умеет, ступает с опаской.

Три всадника по реке движутся. Поводья опущены – значит, не торопятся. Переговариваются тоже неспешно – впереди путь долог, успеют наговориться.

За ними следом – множество. Считать начнешь – непременно собьешься. Ясно только, что не одна сотня и не две, а многим больше.

Между всадниками спереди и теми, что сзади, – саженей двадцать пустого места. Догнать никто не пытается. Разве что изредка кто-то один подскачет, но и то ненадолго. Едва распоряжение получит, как тут же назад отступает или еще куда мчит.

– И все-таки не твое это дело, владыка, – произнес лениво средний всадник в алом корзне.

Видно было, что он уже устал убеждать, а если и пытается сделать это в очередной раз, так больше по привычке и надеясь больше на чудо.

– О том давай лучше помолчим, государь, – степенно ответил правый всадник, облаченный в монашескую рясу.

– А ты что молчишь, Слав? Скажи ему хоть что-нибудь.

– А чего я лезть буду, – отозвался левый всадник. – Ты – власть светская, владыка Мефодий – духовная, а как говорила моя мамочка Клавдия Гавриловна, когда паны дерутся, то у холопов чубы трещат. Я же свой поберечь хочу – он мне очень по нутру. И вообще – мое дело команду выслушать, ответить «есть» и выполнить.

– Вот и скрутил бы его, да назад отправил, – послышалась рекомендация среднего всадника.

– Еще хуже будет. Так он хоть при нас, значит, какой-никакой присмотр, а обеспечен. А представь, что будет, если мы его оставим на часок? Он же такой фортель выкинет, что хоть стой, хоть падай.

– И то верно, – с тяжким вздохом произнес средний и умоляюще: – Ну ты хоть бы в возок сел, владыка. Негоже патриарху на коне скакать. Знаешь, как у тебя к вечеру задница заболит?

– Седалище, – строго поправил всадник в рясе. – Это у боярина какого, воеводы, да даже и у царя задницы. А у меня – седалище. А что до болей, то для того и еду, что жажду выяснить – каково воину приходится, когда он целый день в седле должен провести.

– Да что ты с ним разговариваешь, – чуть ли не зевая, вновь вступил в разговор третий всадник. – Ему теперь после полета на воздушном шаре с красной рожей все гоже. Я только удивляюсь, как он на войну на шаре не полетел? Или ты, владыка, испугался, что ветер не в ту сторону подует?

– О том помолчим, – уклонился от ответа патриарх и посоветовал: – Чем о почтенное духовное лицо языки точить, ты бы, государь, лучше Михайлом Юрьичем занялся.

– Чего?! – опешил от неожиданности Константин. – Каким это Михайлом Юрьичем?! Уж не хочешь ли ты сказать, владыка, что…

– Именно это и хочу я тебе поведать, – перебил его патриарх. – А каким – думаю, что можно не вопрошать, ибо он у нас один такой, и, обернувшись назад, скомандовал: – Михайло Юрьич! А поди-тко сюда. Государь тебя видеть желает.

Не сразу, а спустя минуту, а то и две из большой толпы всадников робко выехал один и стал робко сближаться с троицей, едущей впереди. Константин оглянулся и тут же напустился на патриарха с упреками:

– Выходит, ты знал, владыка, и ничего мне не сказал? Ну как же тебе после этого не стыдно?

– Ничуть, – невозмутимо ответил патриарх. – А не сказал потому, что мы оба гонимы тобой, аки Христос нечестивым Савлом. Помнишь ли, как там в писании сказано?

Но вместо Константина нужное место неожиданно процитировал, хотя и перефразировав, подъехавший к троице всадник.

– Костя, Костя, – негромко произнес он жалобным голосом. – Почто ты меня гонишь?

– О-о-о, – одобрительно кивнул головой Вячеслав. – Деяние апостолов в лицах. – И уверенно предсказал: – Теперь нам совсем весело ехать будет.

– Будете кощунствовать, на обоих в лесу епитимию наложу и до утра молитвы читать заставлю, – добродушно пригрозил владыка Мефодий.

141